2
" Теперь я завяз в письме, которое вряд ли кто-нибудь прочитает. Зато оно штопает мою память, будто старую собачью дерюжку. Память вообще странная штука. Вот писатель Фолкнер, например, часто рассказывал, как он прыгал из горящего самолета во время войны, а ведь он даже на фронте не был, Фолкнер-то. Но это не мистификация, не хвастовство тылового сидельца, это особая писательская память, которая все делает правдой, выпекает другой мир, сухой и прохладный, где серпантин никогда не размокает в лужах, а забытые с вечера сливки не портятся. "
― , Царь велел тебя повесить
4
" - Натурально, пако, всегда бывает последний раз. Ребенку ясно, что смерть связана с сегодняшним днем больше, чем со вчерашним: сегодня ты еще можешь умереть, а вчера уже нет.
- Зато я могу умереть завтра.
- Даже если ты умрешь до рассвета, это все равно будет твое сегодня. Поэтому нужно думать о смерти каждый день.
- И как прикажешь о ней думать?
- Ну, например, как тот грек, что проснулся и понял, что слышит разговор личинок, обсуждавших гнилую крышу, которая вот-вот на него упадет. Или, скажем, как я. Я думаю о смерти будто о морской волне, поглощающей танкеры, яхты, землечерпалки, двухмачтовые суденышки контрабандистов и создающей из них новое, плотное, упругое дно. Чтобы те, кто поплывет по водам позднее, думали, что так оно и было всегда. "
― , Царь велел тебя повесить
5
" Я скоро умру, буквально на днях, и не увижу, как уходит ваше поколение, распродав все и потеряв уважение к амулетам, поколение, не убивающее быков, способное только ждать чуда и втыкать бандерильи. Ни один из вас не доедет до Патагонии. Те, кто придут за вами, будут еще мягче, еще нежнее к себе, еще проще, еще безразличнее. Если, конечно, не начнется война. Мне жаль вас всех, мальчики. Но тех, кто придет за вами, мне жаль еще больше. Потому что у вас были мы. А у них - только вы. "
― , Царь велел тебя повесить
7
" Меня уже три дня не вызывали на допрос, я делаю круги по камере и размышляю о женщинах. Женщины созданы для того, чтобы мы разгадывали их уловки. Бесхитростная женщина противна природе. Я пытаюсь разгадать уловку Додо, но в голове у меня маячит ее спелый каталонский зад и темнеют две терновые ягоды, кисловатые, будто лепестки батарейки.
Женщина подобна рою июльской мошкары, ее физика являет собой броуновский хаос, а вовсе не скольжение и поступательное движение, как многие думают. Что до метафизики, то она составляет лишь ту часть женщины, которую она использует, чтобы морочить тебе голову. Уходя, она забывает тебя начисто, irra! irra! - так лузитанец на рыбном рынке ударяет ножом по стальному прилавку, отсукая мерлузе голову и хвост". "
― , Царь велел тебя повесить
8
" В сущности, все, что у нас есть, - это вещи на грани подарка и одолжения. То, что мы считаем своим, забирают у нас безо всяких церемоний, просто снимают со стен, оставляя торчащие гвозди невыцветшие квадраты обоев. Просто приходят и забирают, объявляя, что срок пользования закончился и все, отдавай. Мало ли чего тебе обещали. "
― , Царь велел тебя повесить
11
" Я лежал на диване, слушал стук кухонного ножа и думал о том, как много чужих людей на свете. Пока их не видишь, проходя по городу, направляясь в те дома, где тебя ждут, пока их тени спокойно проходят сквозь твои, пока ты не сядешь в тюрьму или не сляжешь с чумой, они существуют условно, как деньги, или времена года, или отражение весла в воде. Иное дело, когда тебя не спрашивают, а просто тычут лицом в человека, и ты должен растянуть глаза пальцами, и увидеть его поперек своей воли, и осознать с отвращением, что он-то как раз настоящий, а чужой – это ты. "
― , Царь велел тебя повесить
15
" Знаешь, кому я всегда завидовал, проходя мимо тартуского моста Каарсилд по дороге в общежитие? Тому старику, что жил на лодке, на списанном белом катере, чуть ли не с войны стоявшем на стапелях, у самой воды, – помнишь его? Катер покрылся таким слоем ржавчины, что, казалось, прирос к стапелям, но старику все было нипочем, он заваривал кофе на примусе, ловил рыбу, сидя на носу, и жмурился при этом, будто его обдувало речным ветерком. Ты говорила мне, что это местный сумасшедший Пунта, его, мол, все знают, и на зиму его забирают в больницу, чтобы не замерз в своей жестянке, а я думаю, что это был бог из машины. Мой собственный. "
― , Царь велел тебя повесить
17
" Вселенную можно рассматривать как последствие большого взрыва, то есть наше время, наши причины и следствия берут свое начало в какой-то день и час, полный космической темноты и сполохов. А можно думать иначе: на самом деле нет ни причины, ни следствия, нет связей, соединяющих события, нет ни вины, ни стыда, есть только хаотическое движение листьев, кровяных телец, сухих кленовых семян, радиоволн, ракушек и птичьих перьев. "
― , Царь велел тебя повесить
18
" Что до меня, мне совершенно все равно где стареть, другое дело, каким ты окажешься, когда начнешь разваливаться на части. Лысый складчатый танцовщик жалок, бывший жиголо лоснится, музыканты спиваются, а спортсмены толстеют, про желчных жилистых военных в отставке я вообще не говорю. Стареть как писатель – вот предмет моей зависти, публика любит тебя любого, грузного, поддатого, обсыпанного перхотью, три года не брившего бороды. В каждом твоем хмыканье находят суждение, а на дне твоего стакана переливаются смыслы. Разве не круто? "
― , Царь велел тебя повесить
