8
" Я не боялся темноты, я уважал её. Здесь она была такая густая, что лучи фар увязали.
Порой мне хочется, чтобы мамочка получила свою смертельную инъекцию. Она лучше подходит на роль призрака, чем стороннего наблюдателя.
С обнажённой головой и вычищенными ногтями, в тёмных костюмах и жёсткой обуви, мы сами себе казались чужаками.
Папаша меня поднял, поставил на ноги и ударил ещё раз. По лицу. Я знал, что так и будет. Знал: он поставил себе цель и должен её достичь. Снять напряжение. Лично я тут был как бы ни при чём. Я для него был не сын и как бы даже не человек, я для него был задача.
Она открыла рот, чтобы что-нибудь сказать, и молча закрыла. У всех этих людей в глазах было что-то общее. Испуг. Страх, что я причиню им боль. Что у меня не все дома. Что я разрушу сложившийся порядок вещей. Что Бога, скорее всего, нет.
Я спросил у него как-то, что их донимало больше всего: темнота, холод и сырость, замкнутое пространство, ядовитые газы, угольная пыль, боязнь взрывов, обрушения или затопления?
Дед подумал и сказал: начальство.
Пожалуй, впервые я занялся самообразованием. Следующий раз наступит, когда я после маминого ареста буду искать в библиотеке, какая разница между умышленным лишением человека жизни, убийством по внезапно возникшему умыслу и неумышленным убийством.
Я записал: "Вероятность столкновения мала, но если только оно произойдёт, то будет внезапным и всеуничтожающим."
Типа ПРАВДЫ о маме и папаше. Я также знал: если я когда-нибудь столкнусь с правдой лицом к лицу, мой мир рухнет.
Голова моя оказалась забита пустыми мыслями – не хуже списка покойников.
Она взяла меня в рот, и в это мгновение я снова уверовал в Бога. С тех пор, как мама застрелила папашу, я сомневался в его существовании. Не из-за себя, из-за девочек. Не мог поверить, что Господь позволяет страдать невинным. Я знал, он далёк от милосердия. Я знал, он несправедлив и недальновиден. Но я и подумать не мог, что он – тупой злодей. Поэтому я решил: лучше мне в него не верить.
Но сейчас я понял: Бог есть и он добр и милостив. Он дал мне её, и в ней был ответ. Если бы он дал её всем мужикам, в мире не было бы войн, преступлений и контактных видов спорта.
Глаза у Джоди светились любовью и доверием. Нет, никогда у меня не будет детей. В конце концов, надо уважать в них человека.
Но почему-то мне хотелось убить её, а не его. Свернуть ей шею прямо сейчас, прервать плохую телепередачу на середине.
Внутренности у меня завязались узлом, и я одним махом высосал остаток пива. Было бы здорово, если бы он знал про нас. Если бы мы сошлись на кулаках, я бы не сплоховал. А вот как вынести разговор о погоде?
Она шагала по путям с рюкзаком за плечами. В рюкзаке оказалось одеяло, пара сендвичей с ростбифом, четыре бутылки пива, фонарик, средство от комаров, спички и набор для розжига костра. В близости со зрелой женщиной есть свои преимущества.
Мы с ней думали об одном и том же: что происходит, когда человек, которого ты любишь, становится тебе врагом? Уничтожить его и спасти себя? Или на пару отправиться в ад?
Хитрющий ответ. И хитрости я в маме тоже раньше не замечал.
Чувство полнейшего одиночества охватило меня. На мгновение показалось, что я умираю.
Опыт научил меня: бестрепетно встретить кошмар помогает не смелость, а равнодушие. Оцепенение.
Хотя я так и не понял, люблю я Келли или нет. Она у меня из головы не шла. И не только в связи с перепихоном. Порой мне представлялось, как она говорит со мной или смотрит на меня. И ведь ничего такого особенного в её глазах нет, разве что одобрение. Она ещё одно моё несчастье. И радость. "
― Tawni O'Dell , Back Roads
9
" Поев, я смял коробку и бросил на пол. Она отскочила от альбома Чикагского института искусств и шлепнулась на свадебную фотку мамы и папаши. Как грустно, если это лучшее, что осталось у них от свадьбы. Как-то не задумывался об этом раньше. Маму тошнит, потому что она беременна мной, а папаша до того пьян, что вот-вот свалится. Улыбается кому-то. Дяде Майку, что ли? Или дедушке? И приговаривает при этом: "Вот видишь, старый пердун. Я женат, и у меня есть работа. А ты вонял, что работу мне не найти. И жену тоже." Мне захотелось закопать фотку в мусор на веки вечные. Очень уж она символичная.
– Вас следует посадить за то, что позволили девчонке так себя разукрасить, – выдал я напоследок тете Кэти.– Серьёзно. Взять и закрыть. Американский союз защиты гражданских свобод может утереться.
Это было исключительное, колоссальное открытие. Исключительное по своей жестокости. Оно ничего не решало. Отца не вернёшь. Маму не вернёшь. Старые вопросы оставались без ответа, зато появлялись новые. Возникала целая цепь предательств. Вот хотя бы то, что я ничегошеньки не испытываю по этому поводу. Такая бесчувственность – точно предательство.
Когда я выходил, между ними разгоралась ссора. Стоило мне прибавить шагу, и все завертелось перед глазами. Пришлось переключиться на первую скорость.
На полпути от гаража к дому мне всерьёз показалось, что тётя Джен незаметно подкралась сзади и плюнула в меня, но это всего-навсего начинался дождь.
Прежде чем войти, я по-собачьи отряхнулся на крыльце. Перемазанные грязью ботинки вытирать не стал. Ещё чего. Это мой дом, чёрт бы вас всех разодрал сверху донизу.
Ощущение того, что источник охватившей меня неги где-то рядом, разбудило меня. Блаженство вскармливало, баюкало, защищало, учило, ласкало, создавало меня. Что это было, я не знал. Красоту создавала не физическая форма, а преданность мне. Таинственная "она" была мне не ровня, она жертвовала собой ради нас двоих.
Последнее время я много думал, но всегда на заданные темы. Мне кажется, я и раньше так поступал. "
― Tawni O'Dell , Back Roads
